Все время ожидания Брат Педро нервно барабанил пальцами по столу. Сержант, молча подкручивая усы, сидел, уставившись в потолок.

Спустя час троица вернулась. Юноши мялись на пороге и пытались спрятаться каждый за спину соседа. Из скомканных объяснений мальчишек удалось понять только то, что госпожа (вы только подумайте!) Соль не изволила идти с ними, и что: «Святые отцы, мы к ней больше не пойдем, ибо она такая…», — тут мальцы краснели до ушей, и вытянуть из них подробности никак не получалось.

Видя, как багровеет Брат Педро, Сержант решил взять ситуацию в свои руки. Вскочив со стула, надув щеки и, бешено вращая глазами, он принялся орать на солдат. Однако, удивительное дело, чем больше он орал, тем больше святые отцы теряли нить его нравоучения, и подчас казалось, что солдат не то чтобы не ругают, но даже и вовсе оправдывают, судя по счастливым глазам юношей. Братья не знали, то, что выучил уже каждый новобранец — если сержант орет, выпучив глаза и покраснев — значит, старается для начальства, и только одобряет действия солдат. Наказание вслед за таким ором следует редко, а если и следует, то пустяшное. Бояться сержанта надо, только если слова он начинает цедить сквозь зубы медленно и размеренно. Тогда уж берегись!

Брат Педро и сам не понял как, но результатом отборной брани сержанта явилось то, что троица вроде как наказана дежурством на всю ночь, в результате чего, счастливо сверкая глазами, удалилась в сторону сеновала, но никаких перспектив видеть перед собой ведьму Соль у братьев монахов не появилось. Нервно постучав пальцами по столешнице и о чем-то пошептавшись и ничего не сказав, монахи встали из-за стола и ушли в свою спальню.

Дед долго не мог уснуть вечером, думая все: «А вдруг обошлось все. Уедут завтра восвояси, и все обойдется».

Не обошлось.

После полуночи, когда дело уже близилось к рассвету, всю деревню разбудил звон. Кто-то звонил в било, которое висело на краю городской площади и предназначалось для предупреждения о пожарах и прочих бедах. Выскочившие на площадь деревенские увидели картину, которая настолько не вписывалась в их картину мира, что, пробежав полпути до центра площади, они останавливались в нерешительности.

Внутри круга из ощетинившихся пиками восьми солдат, немного испуганных перспективой стоять насмерть против всей деревни, отчего пики в их руках мелко, но заметно дрожали, была сооружена большая вязанка хвороста, предполагавшая будущий костер. В центре охапки дров стоял столб, к которому, к ужасу всей деревни, была привязана молодая женщина в темно-зеленой одежде.

Дед заметался в растерянности — бежать ли за вилами, поднимая народ на непростой бой, или наоборот, лететь к святым отцам, что мрачными тенями замерли у подножия костра, пасть им в ноги и молить о пощаде, но, взглянув в лицо Соль и встретившись с ней взглядом, он увидел, как она медленно отрицательно покачала головой. Стой, мол, и не делай ничего. Дед замер.

Брат Педро что-то бубнил, переходя то на латынь, то на понятный язык, но никто из деревенских не вслушивался и не понимал слов. Все застыли, глядя на Соль. Младший из монахов, также повернувшись лицом к будущему костру, стоял и не отрывал глаз от лица Соль. По его лицу катились крупные капли пота, глаза горели нездоровым огнем. Если бы Брат Педро взглянул бы на него в этот момент, то отшатнулся бы в испуге, однако, старший монах в экстазе произносил на латыни слова молитвы, все повышая голос, чтобы финальные слова, словно громом поразили бы толпу.

Не поддался всеобщему остолбенению только Сержант, что, недовольно нахмурившись и отвернувшись от всех, стоял на краю площади и разглядывал стремительно подкрадывающуюся с запада тяжелую грозовую тучу.

Наконец, молитвы были прочитаны, и Брат Педро позвал Брата Хуана, чтобы тот возложил факел к подножию костра, однако младший из священников и ухом не повел, не отрывая глаз от жертвы.

Плюнув в сердцах, Брат Педро сам поднял воткнутый ранее в землю факел и ткнул его в гору хвороста. Огонь как-то слишком быстро взвился по сушняку и практически мгновенно скрыл от взглядов темную фигуру в центре.

Тут Брат Хуан совершил немыслимое — безумно взвыв, он схватил Брата Педро и кинул его, словно легкую куклу, в центр костра.

Мгновением позже с небес грянул такой удар грома, что содрогнулись стены домов, а у некоторых вылетели стекла. Сразу после грома пошел не просто дождь или ливень — хлынули целые водопады воды, которые мигом потушили костер, и взору всех присутствующих открылась удивительная картина. Возле обугленного столба стояла невредимая Соль, стряхивая с пальцев левой руки дымящиеся остатки веревки. В правой же руке она держала подбородок столь же невредимого Брата Педро, пристально глядя ему в глаза.

Лучше всех в этой ситуации разобрался Сержант. Громко рявкнув, он моментально развернул солдат командой кругом, и приказал взять на караул и отдать честь как сюзерену — опустившись на колено и склонив голову.

Вслед за солдатами, на колени упал Брат Хуан с восторженно-блаженным выражением на лице, прошептал: «Святая…»

Дед с напряжением смотрел на Брата Педро, который мелко трясся в руках Соль. Он знал, что сейчас тот видит, но не знал, какой урок извлечет из увиденного. В глубине глаз Соль, при ее желании, открывалась человеку тоска бескрайней звездной бездны, полной одиночества на протяжении тысячелетнего пути, радость от появления впереди драгоценной голубой жемчужины жизни в черном океане, торжество творца, восстанавливавшего вместе с немногочисленными братьями и сестрами жизнь на планете, после недавнего удара страшного небесного камня, уничтожившего почти все живое, радостное волнение от проблесков разума в еще таких некрасивых и непривлекательных, прибрежных приматах. И, наконец, усталость матери, которая счастлива, наблюдая за окрепшими и кое-как вставшими на ноги детьми. Только нескольким любящим детям доверено скрасить одиночество уставшей матери.

Однако Брат Педро повел себя совсем не так, как ожидал Дед. Пустив изо рта белую пену и замахав руками, он вырвался из рук Соль, и, с безумным воплем устремился прочь по дороге, ведущей из деревни. «Разум монаха не выдержал увиденного и покинул беднягу» — понял Дед.

Сойдя с остатков дров походкой, которой могла позавидовать любая из земных королев, Соль одним касанием подняла с колен Брата Хуана и улыбнулась ему, а затем, по очереди, коснулась каждого из дрожащих, склонивших перед ней колени мальчишек, со смешными тазиками на головах. Улыбнувшись односельчанам, Соль в полной тишине пересекла площадь и удалилась по дорожке, ведущей в горы. За ней, семеня странной подобострастной походкой, спешил брат Хуан.

Дед подошел к Сержанту:

— Куда ты теперь? Попробуешь оправдаться перед церковниками?

— Перед инквизицией-то? — Сержант хмыкнул в усы, — Лучше скажи, уважаемый — свободен ли еще тот дом, несмотря на появившихся восьмерых женихов в твоей деревне?

Дед улыбнулся в ответ.

* * *

— Ваше святейшество, Вам послание от настоятеля Цистерианского монастыря на границе Арагона.